Андрэ Нортон - Железные бабочки [ Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов]

Я услышала гул голосов. Возможно, офицер распекал подчинённых. Смысл слов до меня не доходил. Но вот все повернулись и вслед за топающим предводителем вышли с неуклюжими движениями механических игрушек. Комната опустела.

Мой глазок располагался гораздо выше пола, и с этой стороны в стене не было никаких выступов. Определённо, выхода туда не предусмотрели, да и смысла выходить тоже не было. Этот зал раньше служил чем-то иным, не комнатой стражи, потому что под сводчатым потолком проходили резные балки, украшенные геральдическими щитами, изображения на которых совсем стёрлись.

Стойки с оружием располагались на возвышении, в остальном на голом полу стояло совсем немного грубой мебели (такую можно встретить в трактире, где собираются крестьяне). Но мне показалось, что когда-то это была комната для сбора придворных.

Я добралась до лестницы и спустилась по ней как ребёнок, который ещё неуверенно держится на ногах.

Ступеньки показались ещё круче, чем накануне, и мне очень не хватало перил, за которые можно было бы ухватиться.

Так я добралась до нижнего коридора и, держа перед собой свечу, принялась разглядывать стену в поисках выступа, который обозначал вход в другую камеру, у которой останавливалась Лизолетта в своей игре в привидение. Выступ оказался на месте, и я положила на него руку. Если бы знать, кто там!

Слова Лизолетты о том, что её отец часто навещает пленника, удержали меня от немедленного нажатия на замок. Допустим, я ошиблась и за стеной не Фенвик, а какой-то незнакомец, который с готовностью воспользуется мной, чтобы договориться с тюремщиками, выдаст меня и тем обеспечит себе какие-то льготы? Валленштейн очень скоро вырабатывает недоверие к людям. Мне удивительно повезло, что каким-то образом моё появление совпало с фантастическими представлениями девушки. Но можно ли надеяться, что и дальше мне будет так везти?

Следовало дождаться ночи. Но тогда вернётся Лизолетта. Я в нерешительности прижалась к стене, приложила ухо к камню в надежде что-нибудь услышать. Я ведь из своей камеры услышала вой Лизолетты, а она, в свою очередь, слышала стук кружки.

Затаив дыхание, я прислушалась. Наверное, где-то между камнями были щели, которые позволяли проходить звуку, хотя глазка здесь не сделали. Я услышала стук, так стучат каблуки о камень. Кто-то расхаживал взад и вперёд.

Никаких голосов, ничего, кроме этого звука — как часовой на посту. Часовой?.. Может, у пленника сторожат прямо в камере? Неужели тревога коменданта выразилась в такой предосторожности?

Что мне делать? Если бы я могла убедиться…

Я повертела в руках тяжёлый подсвечник. Платье, которое я обернула как шаль, соскользнуло на пол. Я не могла тут вечно стоять в нерешительности.

Гнев на собственную нерешительность привёл меня к поступку, который мог оказаться роковым. Я подняла подсвечник и ударила о камень в нескольких дюймах от выступа. Ударила дважды, заставляя себя действовать.

Звуки шагов сразу прекратились. Я ждала, медленно дыша, прислушивалась…

Ничего, кроме тишины. Воображение подсказывало худшее, что могло случиться за стеной: часовой, ищущий источник звука, готовый поднять тревогу…

И тут я чуть не закричала. В том месте, где я прижималась ухом к грубому влажному камню, я услышала удар, другой. Меня услышали. И если часовой, которого я вообразила, не оказался слишком изобретательным и коварным, ответ исходил от заключённого. Как мне хотелось владеть каким-нибудь кодом, языком стука, чтобы убедиться, что за стеной пленник! Но ничего такого я не умела.

Я могла только экспериментировать. На этот раз я ударила трижды, с перерывами между ударами. Послышался точно такой же ответ. Это правда, там пленник. И он один, иначе не рискнул бы отвечать.

Оставалось совершить последнее действие. Я поставила подсвечник на пол и изо всех сил обеими руками надавила на рычаг. Мне показалось, что замок от времени заело и у меня не хватит сил открыть его. Но вот неохотно, со скрежетом, который едва не обратил меня в бегство, между камнями открылась щель.

Я нажала сильней, отчаянно потянула вниз, и щель расширилась. И стала наконец отверстием шириной в мою ладонь, к которому прильнула часть лица, глаза, всматривающиеся в проход.

Глаза — я безошибочно узнала их, так же как видимую мне часть лица. Узнала эту слегка приподнятую бровь, старый шрам, который вызывает это поднятие. Это полковник. Я увидела, как расширились его глаза, когда он в свою очередь узнал меня.

Я наклонилась, взяла свечу, высоко подняла её.

— Вы одни? — страх заставил меня спросить прежде всего об этом.

— На время. Меня постоянно проверяют, словно боятся, что я растворюсь среди камней. Но как… и почему?..

— Никаких вопросов. Слушайте, я сделаю, что могу, чтобы открыть это, но мне может не хватить сил… отверстие не открывалось очень давно, я думаю…

— Сделайте, что сможете, — в голосе его прозвучала прежняя властность. — Я постараюсь помочь, — в дыре появились его пальцы, ухватились за камень. — В какую сторону тянуть?

— Вверх… — я снова поставила свечу на пол и нажала на рычаг.

— Значит, вверх! — его пальцы нажали на верхний край узкого отверстия, и я знала, что он напрягает все свои силы, давит на упрямый камень. Дюйм за дюймом тот поддавался нашим совместным усилиям, хотя иногда мне казалось, что ничего не получится. Еле-еле мы расширили отверстие до такого же размера, как в моей камере. Я-то прошла, но сможет ли он пролезть? Глядя на отверстие, я усомнилась. И в отчаянии прислонилась к стене, совсем потеряв надежду на успех.

— Больше не раздвинется, я думаю, — сказала я. — Сможете пробраться?

— Посмотрим, — его голос не выдавал отчаяния, только задумчивость, как будто он взвешивал шансы. Я услышала шорох с той стороны, но теперь мне не было его видно. У меня даже не было сил отойти от стены, я только убрала свечу, чтобы не мешать ему, если он попробует выбраться ко мне.

Но вначале в проход упала связка одежды и сапоги. Я поняла, что он разделся, как и я, когда протискивалась в отверстие. Я подхватила связку и отпихнула её в сторону.

Потом показалась его голова, руки, голые плечи в ссадинах и в крови от глубоких царапин. Он сражался с камнем, и я, придя в себя, поставила подсвечник и принялась помогать ему.

Наверное, я действительно помогла, но битва была жестокой, всё его почти обнажённое тело покрылось царапинами и кровью. Лишь благодаря свой храбрости и решительности он справился и наконец рухнул у стены, тяжело дыша. На нём оставались лишь жалкие обрывки кальсон, но нам было не до приличий.